Санта-Амои Игра по Ai no Kusabi

Это мое любимое

* * *
Над Танагурой взошли две луны.
Как два лица смотрят с неба устало.
Стали кошмарами вдруг чьи-то сны.
Лишь потому, что кого-то не стало.

Мечется в пьяном кошмаре монгрел,
Спит и, пустой рукав зажимая,
Видит, как кто-то уходит в огонь.
Он и кричит, и зовет, и стенает.

Тот, кто уходит, не обернется и не вернется. Уже не вернется.

В Эосе сытом, на шелковом ложе
Блонди во сне кричит что-то тоже.
То ли “прости”, то ли “вернись”,
И “Обернись, обернись, обернись!”

Тот, кто уходит, не обернется и не вернется. Уже не вернется.

Рыжий со шрамом уснул, сидя в кресле.
Но и его душа не на месте.
Губы дрожат. “Я должен был...
Я ведь любил тебя! Слышишь, любил!”

Тот, кто уходит, не обернется и не вернется. Уже не вернется.

Сердце погасло с тем страшным криком.
Сны у машины? Это бывает.
Даже машина видит кошмары.
Если теряет, навечно теряет.

Тот, кто уходит, не обернется и не вернется. Уже не вернется.

Глупо. Был бог. Опустился до смертного.
В страсти огромной, в душевном накале.
Что они сделали – Бог и тот смертный?
Лишь полюбили и проиграли.

Боги должны оставаться богами
И с пьедестала на смертных взирать.
Было ошибкой, просто ошибкой
Глупого смертного на небо брать.

Белые губы от боли немыслимой.
Бог искалеченный в зареве ждет.
Он не кричит, он не надеется,
И не зовет, никого не зовет.

Темная тень из огня вырывается.
РИКИ! Как хрип, как вздох, как раскаянье.
Счастлив ли бог, умирая со смертным?
Соединилось противостояние?

Небо горело вместе с их душами,
Жаром последним тела обнимая,
Пламя любви вас сжигало безжалостно.
Вы уходили, друг друга прощая.

Все позади, и остыло пожарище.
Ветры безжалостно с пеплом играют.
Только живые стонут во сне теперь
И не прощают, себя не прощают.

А те, кто ушел, не обернутся и не вернутся. Уже не вернутся.

(с) Селен Росава